Болеть плохо. Слава богу, есть чем лечиться: йод, антибиотики, вазелин, вакцины, виагра и бог знает, что еще – все это было изобретено в результате рискованной научной авантюры и прихотливой игры случая. Впрочем, может ли быть случайностью появление средств, спасших миллионы жизней и изменивших ход человеческой истории…
В 60-х годах XIX столетия двое русских медиков Алексей Полотебнов и Вячеслав Манассеин затеяли спор о плесени. Полотебнов утверждал, что плесень – мать всех микробов, его оппонент доказывал обратное. И доказал. Ряд опытов убедил медиков в бактерицидных свойствах плесени, они даже лечили ею кожные язвы, о чем Полотебнов рассказал в своей статье, вышедшей в 1872 году. Однако сенсации не вышло, и вскоре о плесени забыли.
В 1896-м итальянец Гозио изучал заплесневелый рис и выделил культуру зеленоватого грибка, погубившего бактерии сибирской язвы. В руках Гозио был первый антибиотик (и скорее всего именно пенициллин), но… медики опять «проморгали» открытие.
Четвертым был Александр Флеминг. Версий о том, как было сделано открытие, хватит на целый том, и все они спорны. Одни рисуют Флеминга чистюлей, случайно забывшим микробную культуру в чашке Петри, другие изображают его неряхой, на столе которого вечно громоздились десятки грязных лабораторных сосудов… Как бы там ни было, Флеминг нашел в одной из забытых чашек Петри микробную культуру покрытую плесенью – откуда она взялась, до сих пор спорят. Гнилостные микробы в той чашке почти все погибли. Вокруг плесени их не было вообще, осталось чуть-чуть – у стенок сосуда. На вид обычная плесень, какая бывает на хлебе и завалявшихся фруктах. Флеминг стал изучать ее и выяснил: «пенициллиум нотатум» (так она называлась) – убивает почти любую заразу, причем на расстоянии.
В сентябре 1929 года Флеминг доложил о своем открытии коллегам на заседании Медицинского клуба при Лондонском университете. Доклад его энтузиазма в рядах эскулапов не вызвал. Очень уж нестойким веществом оказался этот пенициллин – Поначалу он только и годился… рисовать картины.
Вероятно именно так и думал в 1922 году простуженный британский бактериолог Александр Флеминг, который, несмотря на недомогание, возился у лабораторного стола с чашками Петри. В них на застывшей поверхности питательного «студня» виднелись цветные пятна – колонии микробов, посеянные день-два назад и уже порядком разросшиеся. Рассматривая посевы, Флеминг открыл одну из чашек и склонился над ней… В описании дальнейших событий биографы расходятся. Одни утверждают, что мэтр не удержался и чихнул прямо в чашку Петри, другие говорят, что насморк у ученого был такой сильный, что капля слизи упала на образец. Как бы там ни было, микробам в чашке пришел конец. Спустя время Флеминг решил посмотреть, как там поживают бережно взращенные им в термостате кокки. Глянул и поразился: неужели моя простуда их так пришибла?! Часть колоний исчезла совсем, а остатки посева явно влачили жалкое существование. Если так, значит в жидкостях организма есть некое вещество, убивающее микробов, предположил он. Странно, откуда же в теле больного лекарство? На всякий случай Флеминг повторил опыт. И посев снова погиб. Значит, носоглотка чем-то сама себя защищает… Ну допустим. А рот? Глаз? Все коллеги подключились к проверке «нелепой» гипотезы. Они подносили к лицу ядреный лук и хрен, брызгали себе в глаза лимонным соком, орошая чашки Петри слезами, вдыхали запах крепкого табака и духов, провоцируя чиханье, одна из кормящих дам, даже пожертвовала пару капель грудного молока.
Оказалось, в слезах, слюне, грудном молоке, плазме крови – всюду содержалось вещество, растворяющее бактерии.
Учитель Флеминга – профессор Элмрот Райт предложил назвать его лизоцимом («лизис» – по-латыни растворение). Лизоцим не считается антибиотиком в современном понимании, ведь он вырабатывается человеком и является ферментом. Но, строго говоря, «биос» может бороться с чужим вредоносным «биосом» любыми способами, и любое его оружие, по сути, антибиотик. «Когда одно живое тело оказывает на расстоянии разрушительное действие на другое за счет выделяемых им химических веществ, то можно сказать, что происходит антибиоз» – от этой формулировки французского микробиолога Вьюмена и пошло название «антибиотики».
Со временем оказалось, что лизоцим есть во всех тканях, органах, секретах тела, что человек «напичкан» лизоцимом с головы до ног. И не только человек. В растениях его тоже полно, особенно в корнеплодах. Отличное и совершенно безвредное антимикробное средство, созданное самой природой. Его научились получать из белка куриных яиц и стали выпускать как лекарство для наружного и внутреннего применения.
Увы, лизоцим, губивший обычные бактерии, почти бессилен против страшных болезнетворных бацилл. Однако сейчас известно, что он усиливает действие других антибиотиков, и потому до сих пор применяется в медицинской практике.
Возиться со смертельно-опасной заразой дабы навсегда избавить от нее человечество – само по себе подвиг. Одной филантропии тут недостаточно, требуется изрядная доля авантюризма. У французского химика Луи Пастера было и то, и другое, не хватало лишь малого – удачи, счастливого случая, за который мог бы ухватиться пытливый ум.
И случай настал, хотя… кому при этом повезло больше, Пастеру или подопытным курам – еще вопрос.
Зимой 1879 года Пастер получил в подарок… голову петуха, издохшего от куриной холеры. Сей «сувенир» ему прислал ветеринар, изучавший эту болезнь, от которой во Франции гибло до 90% заболевших кур.
Из крови «подарочка» Пастер извлек возбудителя куриной холеры и попытался взрастить его в лаборатории. Но не тут-то было! Микроб оказался капризным и в искусственной среде размножаться не желал. Однако куриный бульон пришелся ему по вкусу, и вскоре у Пастера было сколько угодно этой убийственной заразы, от которой исправно дохли лабораторные куры. Так продолжалось не один месяц, но даже подвижникам науки надо иногда отдыхать. И летом Пастер с семьей уехал в Арбуа, пить местное шипучее вино и гулять на лоне природы. Лабораторию заперли, пробирки с ядовитым бульоном заткнули ватой и оставили пылиться на полках.
Новую сильную культуру приготовили из старого бульона и вновь привили курам, благополучно пережившим прошлую напасть, причем в такой дозе, что хватило бы и корову убить. Но курам хоть бы хны! Принесли с рынка других – и холера вскоре их убила. Как же так?!
Дни пошли лихорадочные: закупали кур, прививали им холеру из летних запасов. После этого легко переболевшие птицы холерой больше не заражались – какие дозы им не вводи! Мечта Пастера о предохранительной прививке становилась явью. Ослабленный микроб служил для исцеления от болезни, им же вызванной. «Какой тайный инстинкт, какой талант угадывания внушил Пастеру мысль постучаться в дверь, которая только и ждала того, чтобы раскрыться!» – восклицал работавший вместе с ним Эмиль Дюкло.
Идею прививки Пастер использовал в своих опытах с бациллами сибирской язвы, коровьей оспы, бешенства, и таким образом нашел общий принцип, позволяющий побеждать самые разные инфекции. Из этих опытов выросла современная иммунологическая теория и вошла в медицинскую практику вакцинация, спасшая миллионы жизней не только людей, но и животных.
