День был тяжёлый, домой я приползла усталая, озабоченная, немного злая, и телефонный звонок соседа, поймавший меня на пороге, настроения не прибавил.

— Добрый вечер, — начал он, — я Владимир Петрович, живу в соседней квартире, за стенкой, но в другом подъезде, у нас с вами общий балкон.

— Очень приятно, — соврала я.

— Ваша дочь сегодня очень громко ставила музыку. Я с удовольствием послушал про улыбку, от которой в хмурый день светлей, неуклюжих пешеходов, белогривых лошадок и так далее, но на восьмом разе сломался. К тому же, вы знаете, громкость была такая, что я не слышал телевизор.

— Этого не может быть, — твёрдо сказала я, — дочери четыре года, и она не умеет пользоваться музыкальным центром.

— Нет, — так же твёрдо ответил сосед, — я инженер и точно знаю, что звук шёл из вашей квартиры.

— Минутку, — попросила я его и позвала дочь.

— Ты ставила сегодня музыку?

— Нет.

— А кто-нибудь ставил?

— Нет.

— Вот видите, — сказала я в трубку, — вы всё-таки ошиблись.

— А я говорю, что из вашей, — упрямо ответил сосед.

Я почувствовала, что начинаю дымиться.

— Простите, но я верю своему ребёнку. Ничем помочь не могу. Всего доброго.

— Вы неправы, — сказал он.

Мы обменялись ещё парой реплик, всё более проникаясь неприязнью друг к другу, и холодно попрощались.

Я повесила трубку и пошла на кухню к няне.

— Не очень хороший у нас сегодня день, — скорбно сообщила она. – Не слушалась.

— ?

— Она научилась ставить диск с детскими песнями в проигрыватель, и много раз его запускала. Всё время ставила его очень громко. Я просила потише – она не делала, сама уменьшала звук – она его увеличивала. И так часа два подряд, прямо ужас какой-то.

(Няня была у нас совсем недавно, и мы с ней вскоре после этого, естественно, расстались – не из-за этого эпизода, но он был звеном в цепи.)

«Та-дам!» — подумала я и пошла вершить кровавую расправу. Список нарушений из-за одного несчастного диска получился довольно солидным: а) соврала мне, б) не послушалась няню, в) совершила явно антиобщественный поступок, г) в результате поспособствовала ссоре с соседом.

Когда читаешь в умных книжках о том, что в определённом возрасте все дети врут и это нормально, киваешь умной головой и относишься к этому с пониманием, а когда твоё собственное дитя говорит тебе в глаза неправду, а ты из-за этого отбриваешь вежливого и абсолютно правого в своей претензии человека, это немного другое.

После того как я сказала всё, что хотела, и немного остыла, я задумалась о том, что делать дальше.

Не так редки случаи, когда родителям приходится отдуваться за детей: извиняться за разгром в кафе, объясняться с разгневанным прохожим, получившим снежок за шиворот, выяснять отношения с другими родителями, когда «ваш» и «их» что-то не поделили. До этого момента жизнь меня явно баловала, и я в ситуациях, помимо тех, которые легко решались мимолётным «извините», не была. Теперь же мне было страшно неловко перед незнакомым Владимиром Петровичем, которому мало того что не дали посмотреть телевизор, но и, в общем, послали. По моему мнению, мы с дочкой обе были равно неправы: она – что наврала мне, я – что толком не разобралась. Поэтому думала я недолго: единственным для меня правильным вариантом было привлечь к разрешению этой ситуации дочь, о чём я ей и сообщила – рассказала эту историю так, как я её вижу, и спросила, что делать и как быть с соседом.

— Попросить прощения, — прошептал ребёнок.

Мы немного подумали и сели вместе писать ему письмо. «Уважаемый Владимир Петрович, — начала я, — это Ваши соседи по этажу, которым Вы сегодня звонили… Я во всём разобралась и выяснила, что ошиблась — моя дочь действительно очень громко слушала музыку. Мы поговорили, и я очень надеюсь, что она больше так делать не будет. Вот мой мобильный телефон, если это произойдёт, звоните мне. Извините, пожалуйста, за доставленное неудобство и за то, что я не разобралась в ситуации сразу».

Дальше настала очередь дочери, начавшей недавно осваивать письменность.

«Извините», нацарапала она, перевернув не в ту сторону две из трёх «и», «пажалуста», и подписалась (я ничего исправлять не стала).

Потом мы сели с листком бумаги, нарисовали наш дом и соседние подъезды, пронумеровали квартиры и ценой больших усилий вычислили номер квартиры соседа. А вечером, отправившись в магазин, взяли с собой наше письмо, плитку шоколада и, потоптавшись у дверей, проникли в соседний подъезд. Шоколадка пролезла в почтовый ящик с большими сложностями, и дочь, к большой моей радости, переживала из-за этого не меньше меня.

Вечером следующего дня снова зазвонил городской телефон.

— Добрый вечер, это опять Владимир Петрович, — сказали в трубке, и, клянусь, я слышала, что говорящий улыбается до ушей. – Я получил ваше письмо. Ксения, дорогая…

Дальше я услышала кучу страшно приятных слов, на мой взгляд, избыточных в этой ситуации, а потом он попросил к телефону дочь. Я передала ей трубку.

— Это Владимир Петрович, — пояснила я, отметив испуг на её шкодливой физиономии. Она по привычке врубила телефон на громкую связь, поэтому я слышала, как он ласково объяснил ей, что совсем не сердится, особенно после письма и шоколадки, что даже любит песню про белогривых лошадок и сам пел её своим внукам, но был бы рад, если бы она слушала музыку немного потише. Она пообещала. А когда он сказал, что ему очень понравилось её письмо, и она прямо раздулась от гордости.

…С Владимиром Петровичем мы потом очень даже подружились, болтали на улице, вели светские беседы на общем балконе. Он рассказал мне немало интересного по своей инженерной специальности и вообще оказался человеком, что называется, старой формации – интеллигентным, учтивым, любезным, блестяще начитанным.

Когда он узнал, что мы переезжаем, очень расстроился, почти до слёз – я даже не ожидала.

— Ну вот, — сказал он, — на одну нормальную семью в доме меньше…

Я промямлила что-то утешительное, а про себя подумала, что точно знаю наши мысли друг о друге после первого разговора, когда мы оба повесили трубки:

«Старый склочник», — подумала я.

«Хамка», — решил он.

* * *

Мало кто любит просить прощения, и занятие это, прямо скажем, не из приятных. Я знаю родителей, которые не извиняются перед своими детьми никогда, чтобы не навредить своему авторитету: родитель всегда прав, и всё тут. И вообще у нас это как-то не очень принято, в отличие от той же Америки, где, когда один отдавил другому ногу, извиняются оба.

На мой взгляд, научить ребёнка это делать можно только тремя способами: просить прощения у него, показывая, как и в каких случаях это делается, просить прощения при нём, если он видел, что вы были неправы, и просить прощения вместе с ним при необходимости.

Ребёнку это делать, возможно, даже тяжелее, чем взрослому, и неоднократно обе моих дочери, когда были маленькими, если я им разъясняла их неправоту перед кем-то и мы приходили к выводу, что надо извиниться, бубнили, пряча глаза:

— Давай вместе…

Я не боюсь просить прощения ни при ребёнке, ни у ребёнка, потому что точно знаю, что:

— ошибки и промахи, которые мы совершаем, делают нас в глазах окружающих человечнее. Идеальный человек не может не раздражать того, кто ошибается;

— в детстве обострённое чувство справедливости, и если ребёнок видит, что родитель был неправ, но не ликвидировал это, авторитет родителя пострадает намного больше;

— прощение (так же, как и благодарность, кстати) часто гораздо нужнее прощаемому, чем прощающему. У меня были ситуации, когда я была неправа и потом жутко мучилась из-за этого, о чём помню до сих пор, и я уверена, что если бы сумела тогда сказать всего-навсего «прости», давно бы уже об этом забыла;

— просьба о прощении никогда не ухудшает отношений, но иногда может сильно улучшить их и даже привести к неожиданным и приятным последствиям (опять же как и благодарность).

Я не говорю, разумеется, о человеке с непреходящим чувством вины, который без конца извиняется перед всеми как бы за сам факт своего существования, или о ребёнке, которого заставляют всегда извиняться, потому что он по умолчанию всё время неправ. И не говорю о формальной просьбе о прощении, когда она, скорее, способ показать свою власть: «Пока не попросишь прощения, гулять не пойдёшь», «Извинись немедленно, а не то отберу планшет».

Я о тех случаях, когда «извини» может увеличить количество добра в мире, починить сломавшееся и в конечном счёте сделать самого человека немного лучше, чище и светлее.

…Моя дочь потом долго вспоминала, как мы с ней пихали в почтовый ящик шоколадку, а та никак не лезла, и я точно знаю, что это был один из первых поступков в её жизни, которым она гордилась.

Ксения Кнорре Дмитриева

Источник

Понравился пост? Поделись с друзьями!