Я приехал к себе в Герат, решил «окультурить» папу и маму, — рассказывает Мухаммед Юсеф, учившийся в 1984–1990 гг. в Волгограде. — Ну, думаю, покажу «Москва слезам не верит»: симпатичная ведь мелодрама. «Оскар» получила. А «предки» у меня деревенские, в кишлаке родились. Смотрят — ни одной улыбки, не смеются, оба мрачные. Я забеспокоился: может, плохо перевожу?

Мама спрашивает: «Почему эту собаку Родиона не побили камнями? Он же соблазнил девушку и бросил с ребенком. Куда вообще смотрел шариатский суд?» Я объясняю, что в Советском Союзе нет шариатских судов. Тут папа вклинился, поддерживает: «А где отец Кати? Если бы с моей дочерью так поступили, я бы сам зарезал этого шайтана и плюнул ему в мертвые глаза». Очень осуждали, что Катя до сорока лет замуж не вышла: «Женщине нужен муж, иначе она не будет праведна в глазах Аллаха».

Слесаря Гошу из электрички конкретно не одобрили: «Он плохой мусульманин, бездумно пьет алкоголь». Олег Табаков аналогично вызвал взрыв возмущения: «Он женат и встречается с другой женщиной!» «Мама, а разве в Афганистане подобных вещей нет?» — «Есть! Однако тут так открыто, на виду у всех, позор!» Но нельзя сказать, что кино совсем не понравилось. Их порадовало, что в 1958 году дружинники не давали парочкам обниматься в общественном месте: «Это благочестиво, иначе и до греха недалеко». Когда Гоша расправился с хулиганами, родители хлопали в ладоши. После финала фильма они вынесли приговор: «Такую культуру нельзя пропагандировать, вот Советский Союз в результате и развалился».

Я обожаю фильм «Белое солнце пустыни», пересматривал много раз, — признается Нураддин Кемаль, окончивший МГУ в 1992 году. — Недавно в Кабуле решил устроить общий семейный просмотр: нашел версию на таджикском (25% населения Афганистана — таджики, которые говорят на местном диалекте этого языка: дари — Авт.). Пришли бабушка и дедушка, другие родственники. Включил, смотрим. Через какое-то время среди зрителей начинаются настоящие вопли гнева, особенно когда красноармеец Сухов бандитов пачками расстреливает. Спрашиваю, в чем дело. Они: как такое можно снимать, шурави запросто «мочит» толпу правоверных, жестокий «мясник».

Всех разозлил захват гарема Абдуллы, несмотря на то, что Сухов там ни одной женщины не тронул: родня плевалась и называла красноармейца «развратником». Абдулле сочувствовали, кричали ему: «Брат, держись!» Бабушка запричитала: «Что он сделал плохого? Жил мирно с женами, а тут шурави пришли и все у него отобрали». Я удивляюсь: «Бабушка, ты всегда хорошо отзывалась о шурави!» — «Ты прав, русские сделали много добрых вещей, но взгляни на мир глазами Абдуллы!»

Женщин гарема осудили: следовало им, оказывается, зарезать Сухова во сне и не миндальничать. Кто понравился, так это Петруха и Верещагин. Едва Петруху убили, моя тетя заплакала, а бабушка ее стала утешать: «У него теперь будет все хорошо, он воин и попал в рай». Верещагин же вызвал настоящее восхищение: «Добрый мужчина и умер хорошо, красиво, у нас бы считался шахидом, мучеником за веру». А вот что такое черная икра и почему таможенник уже не мог ее есть, мне пришлось объяснять довольно долго.

Мы ездили с группой, крутили фильмы в провинциальных кишлаках. Сложное было время. Приходит как-то раз ко мне старик, кланяется: «Амир саиб, а вы у нас сегодня кино будете показывать?» Я отвечаю: «Кажется, именно из вашего кишлака по нам стреляли». — «Нет-нет, клянусь Аллахом, мы не будем стрелять, пожалуйста, приезжайте». Ну устроим кинозал. Являются люди, все заросшие бородами: не разберешь, они за душманов или за народную власть. Включаем фильм, реагируют очень эмоционально.

Однажды, когда ленту про войну показывали, зрители открыли огонь, весь экран был в дырках: это они так пытались помочь положительным героям победить врагов. Пришлось перед другим сеансом просить сдать оружие и складировать его отдельно. На совместных просмотрах наших граждан с афганцами случались курьезы. Помнится, демонстрировали фильм «Отец солдата» Резо Чхеидзе в переводе на дари. Лента сильная, грустная, трагическая. Афганцы смотрят, в глазах слезы. А наши еле смех сдерживают. Афганцы возмущаются: ничего святого нет для вас, гяуров, как вы вообще можете так себя вести! Да в том-то и дело… Показывают, как Геббельс заходит к Гитлеру в кабинет, вскидывает правую руку, и говорит: «Салам алейкум!» И тот ему: «Ва-алейкум салам!» Нет, ну, а как еще «хайль Гитлер!» перевести? Вот наши и смеялись в этот момент, а афганцы удивлялись.

Я прожил 20 лет в Советском Союзе и России: в 2004 году, после свержения власти «Талибана» (организация запрещена в Российской Федерации), вернулся в Кабул, — вспоминает Масуд Ибрагим Халед, учившийся на хирурга в Ленинграде. — Поскольку я влюблен в вашу страну, мне хотелось также объяснить отцу и матери, какая тяжелая история у русского народа, что вам пришлось пережить, как много людей вы потеряли в сражениях с Гитлером. У нас в Афганистане про это мало знают. Показал «Они сражались за Родину» — вообще чудесно зашло, отец и мать плакали. «В бой идут одни старики» — тоже великолепная реакция. А вот на «17 мгновениях весны» у родителей случился ступор: не могут поведение Штирлица понять. Отец говорит: «Как он находился среди неверных (папа сразу прозвал Штирлица моджахедом, воином за веру, мол, он же верил в коммунизм) и не попытался убить шайтана Гитлера?»

Я защищаю Штирлица: «Папа, это же разведчик!» Отец возражает: «Нет, следовало убить Гитлера и стать шахидом!» Потом спрашивает: «А Штирлиц в принципе когда-нибудь ел свинину?» Я говорю: «Конечно, в Германии все ее едят, да и в России тоже». Папа закручинился и впоследствии вынес вердикт: «Это плохо, но если ты находишься во время джихада на чужой земле, свинину есть позволяется. А случай со Штирлицем — джихад Советского Союза против Германии. Но Гитлера он просто обязан был убить, иначе зачем вообще тогда пробираться в логово неверных?».