Степаныч

В ординаторской было непривычно тихо. Старшая акушерка отделения сидела с красными глазами. Разнокалиберные чашки с нетронутым кофе стояли вразброс.

Единственный стол в ординаторской, на котором был всегда идеальный порядок — папки аккуратной стопочкой, мелкие бумажки в файлах, ручки и другие канцелярские принадлежности в подставке — это стол Степаныча. Но сейчас, он представлял собой нагромождение разных бумаг, смешанных с историями родов, кучу использованных медицинских масок и скомканных одноразовых шапочек, мелкого мусора и упаковок из под лекарств.
Степаныч сидел за своим столом сгорбившись, смотря в одну точку. Его руки тряслись. Я не знаю, что на меня подействовало больше — непривычная тишина или вот эти, трясущиеся руки Степаныча, которые я никогда в жизни не видела такими. Его неакушерские руки, достаточно некрасивые, с короткими и толстыми пальцами, с ногтями, обрезанными неровно и очень коротко, с морщинистой кожей и пигментными пятнами, обычно творили чудеса в родзале и операционной. Эти руки воспринимались мною, как руки фокусника — изящные и волшебные. Но никогда… они никогда не тряслись.
«Пришла жалоба… какая то шишка из верхов накатала. Начальство топало ногами, что мол, пенсионер, сколько можно… Короче — сказали на пенсию!», — всхлипывая, прошептала мне на ухо старшая акушерка.

… Более двадцати лет назад.

Я, очень молодая и «великая» акушер гинеколог со своим однокурсником, таким же молодым и «великим» — дежурим. Ответственный — Степаныч. В родзале женщина, пятые роды, поперечное положение плода. Под пальцами во влагалище — пустота, вот только головка плода справа и сбоку — достаётся кончиками пальцев. Друг держит живот, пытаясь плод удержать продольно, а я пальцами сдвигаю головку вниз на схватку. Мы пыхтим, пытаемся перехитрить природу, пот льётся градом. Заходит Степаныч. Одевает перчатки. Аккуратно, одним движением пальцев, очень грациозно, захватывает через плодный пузырь ножки плода из глубины слева и за одну потугу выводит из влагалища ножки плода, а за вторую — ребёнка. Два всхлипа — и вот уже кричит малышка в руках акушерки.
«Мог быть разрыв матки, за который бы … отвечал я», — спокойно говорит Степаныч, глядя на нас очень внимательно, — «Акушерство — это наука. Не всегда очевидное — правильно. Читайте книги, молодёжь…».
И мы читали. Интернета ещё не было. Но был стол Степаныча, где и в столе, и под столом, и ещё на специальных полочках, были те книги, которых не было ни в продаже, ни в библиотеках.

… Около пятнадцати лет назад.

Вся ночь в операционной — кровотечение, преждевременные роды. Нестабильная женщина. Ребёнок умер…
Степаныч ласково забирает у меня сигарету, выливает мутный кофе в раковину и даёт свою личную чашку с чем-то одуряюще и вкусно пахнущим.
«Это чай на травах и мёд высокогорный. Мне мои пациенты уже много лет привозят. Пей маленькими глотками и попробуй заснуть. Решила работать в акушерстве — будь морально готова к разному… Таких случаев будет много. Если рвать из-за каждого себе миокард на части — долго не протянешь.
Работа подождёт. Если форс-мажор — я подстрахую».
И через пять минут уставший мозг улавливает заботливые руки, укрывающие тебя пледом и тихо закрывающуюся дверь в ординаторской.

… Около десяти лет назад.

Я, уже взрослая врач, ответственная дежурная. Степаныч готовит отчёт, задержавшись на работе. Переодевшись в цивильную одежду, заглядывает в родзал попрощаться. У меня затянувшиеся потуги. Головка плода очень высоко. И резко обрывается сердце ребёнка.
В операционную не успею. Выход — высокие щипцы. Наркоз… Ложки щипцов не смыкаются. В голове — пустота. И только судорожная пульсация в висках — то ли тахикардия, то ли отсчёт секунд до катастрофы.
За моей спиной — спокойный голос: «Бывает… это очень сложная операция — полостные акушерские щипцы. А ну-ка, подвинься на одну минутку», — пустота заполняется мыслью — а когда он успел переодеться в стерильное? Степаныч очень осторожно заводит свои руки во влагалище, что-то придерживает и филигранно поправляет.
«Всё, теперь можешь работать, ложки щипцов сомкнулись… Ах да, и не переживай, я просто пока побуду рядом, если ты не против…», — вот только хирургическая рубашка у него вся мокрая, но я то знаю — он скажет, что ему просто жарко…
Истинный узел пуповины. Колдуют неонатологи… Вздох… Крик…
«Ну я поехал! Что-то задержался сегодня. Ничего тебе не желаю. До завтра!».

… Три года спустя.

«Ты даже не представляешь себе, как преображается дача, когда ею постоянно занимаешься. Посмотри на эти розы. Ты помнишь их? Доходяги, которые если и цвели один раз на лето, то это было счастье. Оказывается, что у меня здесь очень много сортов. А вот это моя любимица. Взгляни — какой стебель — почти метр! А цвет! Ты вообще видела, чтобы сам бутон был нежно-жёлтым, а кончики лепестков — оранжевые?
И вишня уже третий год плодоносит. И не говори мне, что ты на диете. Вареники с вишнями, сделанные мною собственноручно, тебя ждут через час. Там тоненькое тесто — еле слепил.
Жалко, что тебя не будет через неделю. Приезжают мои внуки. Я их заберу на два месяца…
Я знаю, что ты хочешь спросить… Отвечаю. Конечно скучаю, но…
Есть жизнь и без акушерства. И поверь мне — она более спокойная и здоровая. Я бросил курить. Я теперь сплю… Первое время просыпался от того, что мне казалось, что разрядился мобильный и я пропустил телефонный звонок. Потом просто не спал, потому что не привык спать, как все нормальные люди. И вообще, я теперь считаю, что всё, что не делается — то к лучшему… Всех денег не заработаешь. А ведь можно и не успеть полюбоваться вот такими розами и не успеть понянчить внуков.
Ой! Заговорила ты меня. У меня же вода на кухне кипит для вареников!»

Проходя мимо цветущих роз, Степаныч узрел пожелтевший лист где-то в середине куста и аккуратно, еле уловимым движением, достал его двумя пальцами так быстро и виртуозно, что бутоны даже не пошевелились…

Наталия Яремчук. 2018.